Андрей Битов: «Я верую в язык».
Андрей Битов, живой классик советской и русской литературы, гуру российских писаталей, популярный на Западе лектор был лицом российской экспозиции на 15-й Международной книжной ярмарке. Окружённый вниманием и почитанием участников и посетителей выставки Битов старался держаться незаметно, но автографы на книгах подписывал по первой же просьбе. С Андреем Битовым на ярмарке встретилась Наталья Судленкова.
Андрей Георгиевич, что движет Вами в Вашем творчестве? Слава, деньги, самореализация?
Меня вдохновляет идея текста. Это анализ человека, который пишет уже полвека. Мои амбиции в том, что я напишу некий идеальный текст.
Это возможно?
Это тяжело. Такой текст можно написать только в особом состоянии. Это внезапность, спонтанность, абсолютная связанность всех слов, текст, который невозможно в другом состоянии ни начать, ни закончить. Лучшие тексты я написал в один присест и никогда не правил.
Это говорит человек, которого называют величайшим мастером языка и стилистом?
Однажды, ещё в глубокие советские времена, я всего за одну ночь написал рассказ «Пенелопа». Все хотели его напечатать, но никто не брался. Один человек, приближенный к нашему советскому классику Леониду Леонову, сказал, что он попробует взять у Леонова, что называется «Доброго пути». Тот прочитал и отказался печатать, сказав: «Парень способный, но очень мало работает над словом». Я ответил: «А пошёл бы он подальше! Это пусть он работает над словом, а слово работает надо мной». Это подчинение меня очень манит. Это такой наркотик, когда ты подчиняешься языку.
Есть ли произведения, которые Вам особо дороги?
Они у меня довольно равноправны, поскольку все написаны честно. Но часто бывают дороги те, которые меньше отмечены. А те, которые уже общепризнаны, становятся менее дороги… Люблю те вещи, которые написаны враз. Причём, бывает такое, что довольно старый замысел взрывается изнутри, и ты пишешь абсолютно не то, что думал. А потом оказывается, что замысел всё же выполнен.
Вдохновение приходит и начинает жить своей собственной жизнью?
Да, но пока только внутренней. И сколько всего накомкано в голове — я и сам не могу подсчитать. Поэтому я — нормальный бездельник, который никогда ничего не делает, но всё время где-то в подсознании происходит обработка замыслов. Многое мне приходило во сне.
Вы часто говорите о том, что для русской литературы характерна взрываемость, что в ней нет стабильности…
Мой самый любимый период в русской литературе – «золотой век», который продлился двадцать лет — от того, как созрел Пушкин, до того, как Гоголь закончил первый том «Мёртвых душ». Туда поместилось шесть человек.
Пушкин, Лермонтов, Гоголь…
…Грибоедов, Чаадаев и Даль. Чаадаев сошёл с ума, Пушкина и Лермонтова застрелили, Грибоедов погиб в Иране от рук исламских фанатиков. Даль с европейскими генами продолжил работать и собирать язык. Все остальные не работали, а взрывались. Ведь всего написано по одному — каждое направление основоположено и брошено. Первые три русских романа нельзя назвать классическими романами. «Евгений Онегин» – роман в стихах, «Мёртвые души» – поэма, «Герой нашего времени» – роман в новеллах. Это внежанровые произведения.
Внежанровые?
Да, конечно. Когда я читал в Америке лекции, то одной из тем было: «Россия — родина постмодернизма». И в произведениях «золотого века» есть все, характерные для постмодернизма черты – свобода от жанра, автокомментирование и анти-герой. И Пушкин — первый пост-модернист. Но в «золотом веке» не было производства литературы. Это была молодая литература, любительская в основе, гениальная по существу.
Сейчас, когда читают очень мало людей, можно ли сказать, что пусть хоть что-то, лишь бы читали? Детективы, женские романы и пр.?
К сожалению, несмотря на занятость и озабоченность добыванием средств на хлеб насущный, людям некуда себя деть. И поэтому легче убить время, читая детективы и женские романы. А выйти из этой привычки очень сложно. Это относится к области наркологии, а не к области литературы.
Как можно охарактеризовать современное состояние русской литературы?
Пишут… Все эти разговоры о том, что раньше уровень литературы был выше, а теперь — ниже во многом надуманы самими критиками. Появился рынок, и на него хлынули люди невосторженные, реалисты. Просто так быть писателем, как было возможно при социализме, стало невозможно. А те, кто действительно может и хочет писать, не в состоянии прожить на деньги от этого, как на Западе.
А известные писатели? Вы, например?
Представьте себе, что и я не могу прожить на свои гонорары. Я получаю деньги каким-то другим образом. Даже сдавал до последнего времени квартиру. И не считаю это позором. Зато я продолжаю жить так же, как и жил. Зато я теперь издаю свои произведения, как я хочу. У меня нет цензуры. И меня это устраивает. А пробиться, конечно, трудно. И пишут хорошо, особенно в провинции, но выгрызть себе нишу очень сложно. Для этого существуют какие-то конкурсы, премии, что-то существует, и свежие имена появляются.
Играет ли свою роль российская Букеровская премия?
Я её проклял с самого начала, она была неудачной. Это копия английской премии, а англичане привыкли судить по правилам спортивных соревнований. А у нас спортивные соревнования и литературные — это совершенно разные вещи. Случайно стать лауреатом Букеровской премии невозможно. Я за ней не слежу, потому что она мне не нравится.
А за какими следите?
Сейчас курирую новую Пушкинскую премию. И стараюсь дать её всем, кому не дали другие премии, в первую очередь, авторам из провинции. То кузнец из Златоуста, то врач из Петрозаводска. Это громадная проза, это феноменально одарённые люди, которые пишут с сохранением классической традиции. Всё-таки в основе классики лежит великая русская литература, а не что-то от людей, которые пытаются догнать и перегнать. Никогда не надо ничего догонять и перегонять. Чешская литература была великой, когда была отсталой. Отсталое оказывается впереди, провинция оказывается впереди. Просто она не успевает ничего получить.
Ломоносов, в своё время, пешком пришёл в Санкт-Петербург из Архангельска…
Да, именно так. Поэтому думаю, что непрофессиональная литература в России продолжается. Профессионалы — те, кто пишут детективы, женские романы. Это просто бизнес-леди, но не литераторы. Хотя и у массовой литературы тоже должен быть приличный уровень.
Кстати, можно ли провести такую параллель: интеллектуальная литература задаёт тон массовой, как мода haute-couture задаёт тон моде pret-a-porte?
Абсолютно точно. Всегда высокое оплодотворяет более низкое. В России переход из культуры в цивилизацию всегда был затруднён историческими переломами. И каждый раз, когда мы попадали из культуры в цивилизацию, у нас происходил исторический облом. Но остался язык. Язык — это самое большое чудо, которым я восхищаюсь. Он всё перемолол — и большевиков, и советский режим, а сейчас также будет поглощать американизмы, переварит их, а потом все они будут уместны. Я верую в язык. Он и льстит, и разоблачает, и благодарит.
Андрей Битов (72), советский и российский писатель, с 1991 г. – президент российского Пен-клуба
Родился в Ленинграде, его отец был архитектором, мать — юристом. Писать начал в 1956 г. Служил в строительном батальоне на Севере, закончил геологоразведочный факультет Ленинградского горного института и Высшие сценарные курсы. Первый сборник рассказов Большой шар (1963) был осужден официальной критикой в газете “Известия” “за чрезмерную приниженность и растерянность героев”. С 1960 по 1978 г.г. в печать вышли десять книг его прозы. С 1965 г. – член Союза писателей СССР. В 1978 г. опубликовал в США роман «Пушкинский дом», в 1979 создал самиздатовский журнал «Метрополь». С 1979 до 1986 г. в СССР не печатался, его книги издавались за рубежом. С 1991 г. – президент российского Пен-клуба. Автор десятков книг, эссе и рассказов. Живёт в Москве и Санкт-Петербурге, преподаёт в США и Европе.
Награды
1987 — Орден «Знак почёта»
1989 — Пушкинская премия фонда А.Тепфера (Германия)
1990 — Премия за лучшую иностранную книгу года (Франция), за роман «Пушкинский дом» и премия Андрея Белого (Санкт-Петербург)
1992 — Государственная премия Российской Федерации за роман «Улетающий Монахов»
1993 — Орден „За заслуги в искусстве и литературе“ (Франция)
1997 — Государственная премия Российской Федерации и премия «Северная Пальмира» за роман «Оглашенные»
1999 — Царскосельская художественная премия, медаль Мовсеса Хоренаци(Армения)
С 1997 года — Почётный доктор Ереванского государственного университета и Почётный гражданин Еревана
