Олег Николаевич Новосёлов – доктор технических наук, в течение 25 лет возглавлявший Факультет электроники и системотехники Московского лесотехнического института (ныне – Московский государственный университет леса). Знаменитый учёный побеседовал с корреспондентом «Пражского Телеграфа» Тимуром Кашаповым о Боге, гениях и ядерной физике.
Мечтая в детстве и юности о будущей профессии, Вы думали, что станете физиком?
Да, думал. Вы «Три товарища» Эрих Мария Ремарка читали? Герои после войны искали и выбирали себе разные жизненные пути. Так было и у меня. Только нас было четыре школьных товарища, которые в послевоенные годы задумывались, кем стать в будущем. Тогда это было в порядке вещей – думать заранее, кем ты будешь. И чем раньше ты это сможешь понять, тем большего ты сможешь добиться. Каждый из нас нашёл свою дорогу.
А почему Вы выбрали физику?
Прежде всего потому, что послевоенные годы были периодом резкого роста интереса к физике вообще, и к атомной физике в особенности. В то время уже работали над атомным проектом, слухи об этом шли по всей стране, и, конечно, такая загадочная область, как атомное ядро и его строение, привлекала меня. Каким-то чудом мне удалось раздобыть об этом книгу, которую я самостоятельно прочитал, ведь в школах таких знаний ещё не давали. Мне понравилось, я стал искать более серьёзные книги о ядерной энергии, и часами просиживал в читальном зале Центральной библиотеки, черпал необходимую мне информацию.
Был ли у Вас кумир в физике? Например, Лев Ландау, Владимир Вернадский?
Пожалуй, в то время я ещё не знал этих имён. К тому же, работа в области атомных разработок и исследований была настолько засекречена, что ни одной фамилии нигде не фигурировало. Позже, после открытия архивов, мы узнали имена героев, очень талантливых учёных и организаторов, которые сумели за каких-то 5 лет создать атомную бомбу и одновременно построить атомную электростанцию.
А кто был Вашим учителем?
Я не смог бы ограничиться одним именем. Это как у Максима Горького в «Моих университетах». Я поступил в Московский университет и оказался в новой для меня среде творчества и свободы общения. Мне запомнились особые, абсолютно равноправные отношения между преподавателями и студентами. Это меня потрясло, потому что моими учителями были знаменитые профессора, среди которых – три Нобелевских лауреата. И я с ними общался так же запросто, как сейчас разговариваю с вами.
Естественно, все они были занятые люди, 99% своего времени они отдавали науке, а 1% оставляли на общение, в том числе, со студентами. Это сейчас я, со своим жизненным опытом, понимаю, что для них студенты были самыми благодарными слушателями, носителями свободной мысли и свободного духа, который витает в университетах с незапамятных времён.
Во имя чего Вы работали? Во имя страны?
Я работал примерно так же, как в фигурном катании – не выполнив обязательную программу, я не мог переходить к произвольной. Обязательная – это полученное задание. Произвольная – поставленная мною самим научная задача, которую я стремился решить. Я считаю, что человек в течение жизни должен найти себя. Если ему это удалось, то он – счастливый человек. И тогда он полезен стране и доволен собой.
Так же и в математике: когда мне студент выводит формулу, то я говорю ему: «Ты удовлетворён этой формулой? Ты видишь её красоту? Вот когда ты доведёшь её до совершенства, то сразу увидишь её красоту. И тогда ты овладеешь не только ремеслом, но и искусством». И каждый должен стремиться довести своё ремесло до искусства – такая установка была у меня всю жизнь.
И когда Вам открылась эта красота формул?
Красота формул открылась, когда я стал ими непрерывно заниматься. Чувство красоты вырабатывается со временем. Если оно есть, то оно распространяется на всё – на человека, на здание, на формулу, на картину, на отношения, на что угодно.
Есть ли научные открытия, достижения, которыми Вы гордитесь, но которые не отмечены государственными наградами, премиями?
Запомнился первый случай, когда я ещё молодым специалистом участвовал в разработке бортовой электронной аппаратуры ракет. Мне поручили разобраться с оборудованием, которое никак не хотело работать в диапазоне температур от -40 до +50 градусов Цельсия: если оно работало при -40, то не работало при +50, и наоборот.
А если аппаратура не работает, значит, сроки её поставки заводом срываются, а это уже грозило огромными экономическими потерями и, само собой, большими неприятностями. Тогда меня, молодого специалиста, вызвали и сказали: «Ты должен разобраться и устранить». Сказали должен – значит должен.
И Вам удалось устранить неполадки?
Да, но в мои обязанности входило не только найти и устранить неполадку, но и устранить её с минимальными потерями. Для этого я поехал в командировку на завод. Там я пошёл прямо в цех и не выходил оттуда несколько суток, пока изменения не были внесены в производство, и аппаратура прошла приёмо-сдаточные испытания. В итоге аппаратура была изготовлена заводом в срок. Эта поездка мне особенно запомнилась: цех электроники был оборудован новейшей на то время техникой, великолепным освещением, и обеспечен стерильным воздухом.
Представляете, одна пылинка на кубический метр? Входя в цех, ты снимал с себя абсолютно всё, потом проходил стерилизацию в душе, а после этого надевал белые одежды. Знаете, как в романе Владимира Дудинцева «Белые одежды», где они были символом некой чистоты. Выходя обратно, мы шутили, что прошли чистилище, и теперь все мы – ангелы.
Вы уже, кстати, не первый раз говорите о высших материях… Как, по Вашему мнению, соотносятся Бог и физика?
Это очень интересный вопрос. Я сам по воззрениям атеист. Но вот что меня всегда интересовало. Подумайте сами, есть в человеке, к примеру, сложнейшая кровеносная система, сосуды, сердце. Как вообще она возникла? Я уже не говорю, как возник сам человек?! Кто его проектировал? (смеётся). Я в шутку говорю, что мы пока что не нашли проектную документацию по созданию человека.
Попробуйте без проектной документации создать систему, да с гарантией срока службы, как у кровеносной системы, около 100 лет! Мало того, природа ещё позаботилась и о том, чтобы мозг – центральный процессор – без необходимости не вмешивался в те дела, которые происходят внутри организма. Мозг не давал команды, а сердце уже перестроилось.
Так если нет проектной документации, то как же это создавалось?
Для меня поразительна попытка сегодня, в век фантастических успехов технологии научных экспериментов, говорить в астрофизике о некоем распределённом в пространстве Вселенском Разуме. Великий физиолог Иван Петрович Павлов был верующим человеком.
Он был из верующей семьи, окончил духовную семинарию, но в своей научной работе находился на материалистических позициях, так как опирался только на реальные факты, многие из которых сам установил в ходе экспериментов. Видимо, место для веры в этот период оставалось только в душе.
Я думаю, что к концу творческой жизни человек достигает предельной на этот момент степени познания, за которой – бездна необъяснимого, и он не может её преодолеть, даже если он – гений. Дальше – пустота и упадок моральных сил человека, всю жизнь отдавшего поиску Истины. Некоторых это приводит к Богу.
Но в материализме, на котором я стою, моральному преодолению пустоты помогает философский закон о бесконечности познания истины. В шутку я говорю своим студентам, что, благодаря этому закону, после них научной работой будут обеспечены и их дети, внуки, правнуки, и все последующие поколения.
Но давайте, всё-таки, отойдём от абстрактных понятий к более насущным. Насколько я знаю из вашей биографии, вы работали с академиком Сергеем Королёвым.
Я работал в системе, которую он возглавлял. Сергей Королёв – это уникальная для России и всего мира личность, гений. Такие рождаются раз в сто лет. Но, прежде всего, он был человеком дела, грамотным инженером, создателем практической космонавтики. И он сумел воплотить свои идеи в жизнь.
А что нужно сделать, чтобы гении появлялись чаще? Как сделать так, чтобы учёным было комфортно работать?
У меня на этот счёт дома разгорелась целая дискуссия. Дочь мне сказала, что подобный вопрос поставлен не совсем правильно. Нужно, скорее, спрашивать: «Что нужно сделать, чтобы учёным было некомфортно?» Потому что самый большой стимул для изобретения только у того, кому некомфортно, и он стремится что-то усовершенствовать. Для себя и для остальных. Человеку, которому комфортно живётся, в жизни ничего изобретать не надо.
Что бы Вы посоветовали «юноше, обдумывающему житьё» – сегодняшнему первокурснику?
Я всегда внушаю и внушал и детям, и своим студентам, что самое главное – это постоянно работать над собой. Работать до тех пор, пока не найдёшь сам себя.
Опубликовано в газете «Пражский телеграф» №8/301
