Протоиереи Праги и Карловых Вар
Продолжение. Начало читайте в ПТ № 494–538.
Многие направления деятельности протоиерея Н. Рыжкова оказались чрезвычайно продуктивными. Однако его деяния затмила трагедия, которую пережил этот человек, стойкий патриот, сразу же после начала Первой мировой войны.
На момент объявления Австро-Венгрией войны России (24 июля (6 августа) 1914 года) отец Николай находился в Карлсбаде, «утешая и ободряя застигнутых войной русских». В день тезоименитства императрицы Марии Федоровны он служил литургию и молился о «православном христолюбивом воинстве и о даровании ему победы». В этот же день он вместе с псаломщиком был арестован и переправлен в тюрьму города Эгер (современный Хеб).
Эта служба была воспринята в России как героический поступок. 22 августа газета «Новое время» опубликовала письмо в редакцию профессора Петроградской Духовной Академии Александра Бронзова. Заметка называлась «Пастырь – герой». В ней рассказывалось, что Н. Рыжков, «окружённый врагами, позабывшими всё человеческое, не покинул своего поста», а остался охранять «престолы» православных церквей в Праге и Карлсбаде. «Слава доброму пастырю» – вот лейтмотив выступления горячего сторонника действий о. Николая в Австрии.`
Российские издания допускали, что австрийские власти лишь ждали удобного случая для начала преследования русского священника и сочли молебен открытым вызовом непокорного протоиерея.
Позднее он был доставлен в Вену и посажен в одиночную камеру в так называемой «башне смерти», где провел 22 месяца. Почти два года длилось следствие. В этой же венской тюрьме сидели известные чешские общественные деятели – Карел Крамарж, Йозеф Шейнер, Алоис Рашин, Ярослав Прейсс, В. Червинка, Йозеф Сватоплук Махар и другие жертвы преследования австрийских властей. С 19 апреля по 5 мая 1917 года шёл процесс по делу Рыжкова. 7 мая 1917 года Ополченским (военным) дивизионным судом в Вене ему был вынесен смертный приговор через повешение «за панславистскую пропаганду и чешско-русские связи». Изучение обвинительного заключения, а обвинительный акт содержит 14 глав, показывает, что не было ни одной сферы общественной жизни чехов, которой бы не интересовался отец Николай и не приложил свой талант к углублению чешско-русского сотрудничества.
Он обвинялся в самых простых вещах, которые входили в круг его непосредственных обязанностей. Даже характер совершения им богослужения был квалифицирован как преступный. По мнению следователей, протоиерей Н. Рыжков служил излишне ярко, и потому богослужения в Праге и Карлсбаде вызывали большой интерес у чехов. Тем самым отец Николай пытался «внедрить в них симпатии к православным церковным обрядам». При этом его прямые священнические обязанности были «лишь внешней личиной».
Оказание финансовой помощи нескольким русофильским изданиям, с трудом удерживавшимся в море печатной продукции, выходившей в монархии в начале ХХ века, также квалифицировалось как преступная деятельность.
Установление тесных контактов с любым из «славяно-русских» обществ, особенно с «Православной беседой» и «Русско-чешским центром» (инициатором его создания был консул Жуковский в 1913 году) трактовалось как придание их работе исключительно политического характера.
«Русский дом», к строительству которого должны были приступить в 1914 году, был квалифицирован как центр шпионажа против Австрии. Покровительство Рыжкова специальному комитету по приёму русских учителей и студентов в Праге рассматривалось в качестве антигосударственной деятельности.
Даже переселенческое движение в Россию расценивалось как движение, целью которого, в конечном счете, был разгром Австрии. Для этого Рыжковым якобы велась активная пропагандистская работа среди чехов, чтобы представить русскую жизнь «достойной их устремлений». Отец Николай обвинялся в оттоке наиболее активной части чешского населения в Россию, части, умеющей вести хозяйство на высоком уровне. За самой возможностью любого чеха стать образцом для русского крестьянина виделось усиление экономического потенциала будущего противника.
Общий вывод был просто иррационален: все чехи, покинувшие Австрию, «непременно являлись государственными изменниками». В данном случае протоиерей Н. Рыжков представал как агент русского правительства, «совращавший» чехов в политических целях и сделавший все возможное для того, чтобы «пересадить их на русскую почву». В результате под видом «невинных целей» скрывалась серьезнейшая опасность. Именно переселенцы стали «фундаментом чешских легий» в России во время Первой мировой войны. Можно себе представить какую пищу для усиления обвинительного приговора предоставили письма чешских торговых служащих с просьбами об их переводе в Россию.
В центре расследования оказалась и деятельность российского общества «Русское зерно», во главе которого был брат П. А. Столыпина – Александр. Непосредственной целью общества было ознакомление российских крестьян с более высокой аграрной культурой в Чешских землях. Следователи обвиняли Рыжкова в том, что он являлся «орудием» этого общества, поскольку подыскал для одного из бывших русских военнослужащих место «для практического обучения в образцовом хозяйстве» недалеко от Праги. Аргументом против него был и тот факт, что русские агрономы ориентировались на Моравию, а не другие регионы Австрии, прежде всего немецкие.
Австрийские чиновники отрицали возможность лучшего взаимопонимания славянами друг друга, указывая на большую разницу в русском и чешском языках. Вызывала подозрение даже «особенная интеллигентность» приезжавших молодых агрономов из России. Ответ был один: сближение с чехами, в конечном счёте, должно было привести к росту симпатий к выходцам из России. В случае появления русской армии в Чехии и Моравии она была бы встречена как братское воинство. Проведение же инспекционных поездок со стороны членов руководства общества, регулярно посещавших курорты Карлсбада, наводили на мысль об их интересе к австрийским железнодорожным артериям.
Продолжение читайте в ПТ№ 44 (541).
